Катерина порывисто меня обняла, и я почувствовал, что она плачет.

— Братик, мой милый, это все моя вина, прости!

— Ты тут при чем?

— Я позволила тебе увлечься ею, чтобы никто не догадался, что на самом деле она…

— Да, понимаю, чтобы никто не искал в ней сходства с Крутороговым.

Ее руки на моих плечах судорожно сжались.

— Послушай меня, я не могу больше об этом молчать. Дело не в нем, не в Артемие, все куда более сложно.

— Катерина, все, чего я хочу, это хоть немного покоя. Умоляю, заставь меня забыть Элиф! Внуши мне, что я больше ее не люблю, что я люблю Касию. Иначе я не смогу быть мужем девушки, которая вызывает во мне отвращение!

Сестра отошла от меня на шаг, нервно комкая длинные рукава платья.

— И не проси о таком… Я никогда не использовала звездную пыль для внушения, и не желаю иметь с ней дела.

— Ради меня, сестра!

— Я… Мне нужно подумать. Прошу тебя, дай мне время!

— Хорошо, но до апреля. Я хочу вступить во главу рода достойно, как и положено мужчине из рода Ясногоровых, а не раздавленным мальчишкой, каким являюсь сейчас.

Больше мы к этому вопросу не возвращались, и, думаю, она была рада, что мои каникулы подошли к концу. Перед отъездом я снова посетил замок крола, наведался к наиболее близким друзьям нашей семьи, а в день отъезда случайно встретился с Эрлингами. Старший сын Уле давно вернулся домой, и проводить Хельги в Академию остался Одд и маленький Хакон.

Я предельно учтиво поздоровался, но Одд не упустил возможности пустить колкость.

— Позвольте поздравить вас с помолвкой, сударь. Представляю, как долго Казимиров мечтал объявить во всеуслышание о такой радости!

Вздохнул, подумав, как мне все надоело. С одной стороны, меня мучала любовь к Элиф, с другой — необходимость жениться на нелюбимой девушке, с третьей — чувство вины за совершенные ошибки, с четвертой — страх перед будущей ответственностью. И это я молчу о скорой встрече с Элиф в Академии, и о ее помолвке с Ярогневом Беломорским. Столько сразу боли для меня одного — слишком много, а тут еще и Одд решил поиздеваться.

Хотел вежливо, но решительно поставить его на место, но неожиданно для меня самого из моего сердца полились совершенно другие слова:

— Когда-то я месяцами гостил у вас на севере, и родителям с большим трудом удавалось убедить меня вернуться домой. Я почитал вас, как родного отца, и, когда моих родителей не стало, я питал надежду на примирение. У меня почти никого не осталось, и я мечтал, что снова найду поддержку в вашей семье, но этого не случилось. Вы не смогли простить, что Катерина послушала сердце, а не разум, и отказалась от помолвки с вашим старшим сыном. Но даже сейчас я нуждаюсь в вас, и с радостью протяну руку дружбы, когда вы будете готовы ее принять.

Мне стало так больно, что я едва нашел в себе силы кивнуть на прощание, и поспешно вернулся домой. Мои вещи уже были собраны, и я решил лететь в Академию, обернувшись драконом. Быстро надел подходящий костюм, оставил короткое письмо с извинениями Катерине, распорядился доставить вещи в экипаже, и отправился на взлетное поле. Там я призвал родовую силу, чувствуя, как она пронизывает мое тело и сознание, легко направил ее на преобразование, и за две секунды сменил облик.

Как и подобает драконам Звездного Света, моя чешуя была серебристой, красиво блестела в лучах зимнего солнца, а голову венчали костяные наросты. Изящные крылья с силой рассекали воздух, но я не радовался полету как обычно, а мчался наперегонки с ледяным ветром, надеясь, что он поможет остудить бушующее внутри меня пламя.

Глава 6

Возвращение в Академию

ЭЛИФ

Апрельское солнце нежно ласкало мою кожу, и больше всего на свете хотелось сейчас пойти гулять в парк, а не следовать за вереницей учеников на занятие. В просторном помещении я села рядом с Ярославой и ее подругами, которые без колебаний приняли меня в свою компанию. Александр, Никодим, Илья и Аркадий даже в мою сторону не посмотрели, что уже не ранило так, как в начале февраля, когда я только вернулась в Академию. Демьян Клеверов ободряюще улыбнулся, Олег Скуратов состроил недовольное лицо, и на этом обмен любезностями закончился, так как в помещение вошел преподаватель.

А начиналось все так.

В феврале мы с Ярославой прибыли ночью, избежав ненужного внимания. Не знаю, удалось ли ей заснуть, но я от страха перед новым днем несколько часов меряла шагами свою комнату, пытаясь придумать, что сказать ребятам, как с ними объясниться, не потеряв друзей. Оставалось лишь надеяться, что эмоции общества от неожиданной новости поутихли, однако утром в столовой я осознала всю тщетность подобных мыслей.

На меня смотрели все, каждый ученик Академии. Я шла, чувствуя их цепкие взгляды и жгучий интерес, и старалась брать пример с Ярославы, которая невозмутимо орудовала столовыми приборами, не обращая внимания на всеобщее волнение. Взяв серебряный поднос с завтраком, я хотела присоединиться к своей обычной компании, но парни бросили на меня столь предостерегающие взгляды, что я не решилась подойти ближе.

— Сударыня Круторогова!

Образовавшуюся тишину нарушил спокойный голос Ярославы, которая вежливо мне улыбнулась, кивнув на место рядом с собой. Чувствуя дрожь в руках, я осторожно опустилась на предложенное место, и выдавила пару слов благодарности. Драконица представила меня своим подругам, с которыми мы отучились вместе полгода, но которые раньше в упор меня не замечали. Зато для них было честью принять в компанию дочь известнейшего правоведа Артемия Круторогова.

— Судари повели себя не очень-то вежливо, — презрительно сказала мадмуазель Де Ла Фонтен.

— Теперь ваши бывшие друзья будут вам не рады, потому что видят разницу между собой и вами, — заметила сударыня Черноречная. — Вы — кровная драконица, наследница рода Подводных Вулканов, они же — обычные смертные, так что забудьте о них.

В притихшей столовой ее слова дошли до парней, и с тех пор они даже не пытались выслушать меня, игнорируя сам факт моего существования. Демьян Клеверов не обиделся за ложь, наоборот, его отец написал ему, чтобы он отслеживал состояние моего резерва, и оказал мне моральную поддержку. Олег Скуратов не стал обижаться, но наша дружба все равно дала трещину из-за моей близости к Ярославе, которая не ответила взаимностью на его чувства. Новость о ее помолвке со знатным драконом Вересковых Пустошей Эксетером Дартмуром стала еще одним поводом для сплетен, и разбила сердца ее поклонников, которых в Академии оказалось много.

Сестры Кривич тоже перестали со мной общаться, но ради них я наступила на гордость, и несколько раз попыталась объясниться. Они не стали меня слушать, заявив, что жалеют о былой дружбе. Зато я помирилась с Аглаей, и стала пользоваться интересом у других учеников Академии, которые не были оскорблены хранимой мною тайной. Наоборот, их интриговала история моей жизни, они с одобрением отнеслись к моему новому статусу, и теперь мы с Ярославой стали самыми популярными драконицами Академии.

Другая ситуация сложилась с Матвеем Ясногоровым, моей первой любовью. Так как наши семьи были дружны, ему пришлось оказать мне поддержку, и регулярно общаться со мной. Все понимали, что моя тайна была ему известна с самого начала, и ученики изводились от предположений, действительно ли мы были влюблены друг в друга, или это был продуманный ход. В итоге сплетники остановились на втором варианте, так как мы оба были помолвлены, он — с дочерью правителя, я — с Ярогневом Беломорским.

Матвей великолепно владел собой, поэтому я ни разу не услышала от него упрека, не почувствовала недовольства или горечи, однако все это была игра на публику, и вне специальных бесед он со мной не общался. Наверное, так было лучше, потому что мне было тяжело и некомфортно, хотя прежней любви я к нему и не испытывала.

Преподаватели также оказали мне поддержку: во-первых, ради моего отца, во-вторых, ради моего жениха. Расколов, Мщеров, Витторау и прочие учителя обожали Ярогнева, и готовы были полюбить меня, раз меня любил Ярогнев. Было забавно наблюдать, как они бросали лукавые взгляды то на меня, то на Ярославу, а потом и вовсе начали разглагольствовать о будущем приеме Ярогнева в столице как наследника рода. После нашего отъезда он принес присягу перед северянами, собравшимися в Сколлкаструме, и теперь его величали не иначе как господин Ярогнев. Конечно, всем было жаль Всеслава, но любовь к младшему брату пересиливала уважение к старшему.